Обсидиановый нож - Страница 145

145

— Веди его, — Колька показал девушке на Володю. — Веди, веди. Я догоню.

Она опять поняла. Колька подумал: «Ах ты, золотой ты человек» и в который раз за сегодняшний день зашустрил по скобам вверх, прихватил НЗ, ключ от люка, запасную обойму к пистолету, коробку спичек, складной нож и захлопнул люк снаружи. Затянул затвор, запер люк, но ключ не положил в карман, а спрятал под шторку иллюминатора — чужому не найти.

Он спрыгнул в воду — с обоймой в кармане, а пистолет-то потерялся. Ну, зачем брал обойму? Чертыхаясь, побежал за процессией.

Девушка с Вовкой отстали от носилок, она вела его за руку — он спотыкался и прижимал очки к глазам. А в свободной руке девушка несла пистолет, нацепив скобу на палец, так, что дуло смотрело на нее снизу. Колька осторожно снял пистолет с пальца, улыбнулся небрежно и закрыл предохранитель. Снова провалилось, ухнуло сердце — они голые, они не видели огнестрельного оружия. Где мы? «Не рассчитывай на транспорт». Баросфера последний раз мелькнула за деревьями.

Они бегом догнали носилки, подставили плечи. Девушка пошла с другой стороны носилок. Тогда Володя пробормотал, не оглядываясь:

— Пока тебя не было, она Рафаилу что-то совала в рот. Он съел, я отстал нарочно.

— Ладно, посмотрим, — сказал Колька.

Эх, что там было смотреть… Качалась безжизненная рука друга, пружинила чужая земля, мерно продвигались носилки.

Глава 4

После получасового перехода по узким и широким просекам носильщики вышли на поляну, закрытую сверху сплетенными ветками. Здесь было прохладно. Сухо, но совсем рядом журчит вода. Под ногами — та же густая, короткая травка. Колька осматривался быстро и невнимательно, проецируя все увиденное на белое Рафкино лицо. Он ощущал мучительную беспомощность. Над головой выкликало: «Э-хе-хе-хе-е-е!», и опять, уныло: «Хе-е-е…»

— Раф, ты меня хоть слышишь?

Нет, не слышит. На шее бьется жилка. Свет падает зеленый, рассеянный, и лицо кажется совсем мертвым. Но жилка бьется.

Старший охотник перехватил Колькин взгляд, нагнулся к раненому, распахнул на нем рубашку, потянул с плеча вниз. «Надо раздеть, — подумал Колька, — жара…» — и стал тянуть с Рафкиного тяжелого тела куртку и рубашку. Синяк от обезьяньей лапы побагровел и почернел. Майку, разорванную девушкой, Колька разрезал на плечах и оставил лежать под лопатками, но охотник потянул и вытащил тряпку. Показал на ботинки. Пришлось снять с Рафаила ботинки и брюки. Охотник показал, чтобы сняли трусы.

— Это зачем? — спросил Колька, набычившись. — У нас так не принято.

В этот момент прямо из деревьев вышел огромный, голый и безбородый человек — раздвинул листья, как портьеры и встал над Рафаилом. Ростом он был с Кольку, то есть метр девяносто, но очень мощный, выпуклый. На нем были коричневые плавки. Он задумчиво постоял, затем присел на корточки, не обращая внимания ни на охотников, ни на белых, и прихватил ручищей бритый подбородок. Глаза у него смотрели, не мигая. Свободной рукой — сухими, длинными пальцами — пробежался-потрогал синяк, покачал сломанную ногу. Поморщился. Еще раз потрогал синяк, бросил короткую фразу и отошел. Охотник сейчас же, еще настойчивее, чем прежде, показал на Рафкины трусы. Пришлось их снять. Теперь Рафаил лежал совсем голый и жалкий. Белый, как сало. Бритый опустился на колени и мокрой зеленой губкой стал обтирать Рафаила, а охотники вдвоем его поворачивали на носилках. На Кольку с Володей не обращали внимания.

Вовка смотрел, посапывая. Очки он, как всегда в трудные минуты, прижимал к глазам.

— Знахарь, — прошептал он. — Это необходимо прекратить, он простудит Рафаила.

Колька вздернул плечи — простудит! Но прекратить, очевидно, следовало.

— Ду ю спик инглиш, парле ву франсе, шпрехен зи дойч? — Колька обращался к знахарю — ни малейшего эффекта. Тот молчал. Над головой поскуливало и кряхтело: «Э-хе-хе…»

— Эй! — Колька потрогал литое шоколадное плечо. — Не надо, оставь… Оставь, говорю!

Никакого впечатления. Бритому подали нож — р-раз! — и он вскрыл шину на сломанной ноге, брезгливо побросал обрывки линя и распорку за ручей. Колька своими глазами видел, как белые концы линя начинали шевелиться и уползали в траву.

Серый зверек прыгнул, унес распорку, и вдруг охотники подхватили носилки и двинулись с ними в стену деревьев, в листья, отводя их свободными руками. Потеряв голос, Колька бросился следом, ухватив древко носилок.

Бритый угрожающе зарычал.

Охотники попятились. Голова Рафаила вынырнула из листвы. Володя стоял, растопырив руки.

Бритый неспешно, играя мускулами, подошел вплотную — Колька подобрался, рука в заднем кармане, — с отчаяньем соображая, что стрелять нельзя даже в воздух. Охотники уронят носилки.

Знахарь стоял перед Колькой, трогая себя за подбородок. Бицепс надулся на его руке — страшно было смотреть, и глаза как бы надулись, огромные, бычьи, с зеленоватыми белками — глядели и не видели. Цепкие пальцы отпустили подбородок, взгляд вышел изнутри на свет, а глаза дрогнули и ожили. Пробежали сверху вниз и снизу вверх. По грязной, потной морде, по куртке, наполовину высохшей и с разорванной подмышкой. Остановились — глаза в глаза.

За три секунды, что они так стояли, глядя в глаза, промчалось бешеным галопом разное: под левую руку, перевернуть, рвануть — не встанет; а! носилки опустили: как смотрит, как смотрит, дьявол… Мелькнула история о знахарях, какая-то Евгения Александровна, умеющая заговаривать опухоли, якутские шаманы, негры, лечившие Ливингстона.

145