Обсидиановый нож - Страница 240

240

— Экипаж, внимание. Даю расписание постов при запуске капсулы номер два на тросе, с проводной связью. Первый пост — Юнссон, в шлюзовой камере, отдает с лебедки трос и кабель. Второй пост…

«Не успел!» — мысленно метнулся Хайдаров. Юнссон остался в шлюзовой камере, которую уже вакуумировали — остался фактически вне корабля. Из камеры волновая связь невозможна. Ах ты черт… Приказать ему подключить мозговые датчики к разъему? Не сумеет работать, не хватит длины контрольного кабеля. Разъем для кабеля — у самой двери, а лебедка в другом углу… М-да!. Ах ты черт! Отменить приказ Уйма, поставить Тиля на другой пост? Это уже чрезвычайное происшествие — отмена оперативного приказа командира… И потеря драгоценного времени — минут до сорока.

Создалась как раз та ситуация, о которой ему толковал Марсель Жермен — при первом их разговоре, здесь, в рубке… Самое трудное решение — не допустить человека к работе без достаточных оснований. А у Хайдарова не было никаких оснований. Он даже не был куратором Юнссона.

Шерна был его куратором…

Позже Хайдаров понял, что Оккам все-таки переиграл его. Сначала навел на мысль, а потом сбил с толку, — когда показал на проверке столь полное, несколько даже придурковатое доверие к экипажу. Эта маленькая загадка лишила Николая необходимой самоуверенности. Почему компьютер демонстрирует доверие, если экипаж поставил себя и пассажиров на край гибели? Это не укладывается ни в какую логику — ни человеческую, ни машинную. Все поведение Оккама становилось сомнительным, и, конечно уж, делались зыбкими и ненадежными психологические построения Хайдарова, в которых Оккам был основным звеном. Да еще фокус с лампочками-«пчелками», нагло демонстрирующими недоверие Оккама.

И Хайдаров выслушал задание: «Вести общее наблюдение», сказал «Есть», спрятал на место катушку. Командир скомандовал:

— Внимание, старт капсуле…

— Есть старт… Есть… Есть… — ответили голоса.

Капсула пошла в неведомое. Управляли ею трое. Тильберт Юнссон следил за ходом троса из шлюзовой, превратившейся после отшвартовки капсулы в некое подобие пещеры — люк причала остался открытым в космос, чтобы пропускать трос и кабель. Киоси Такэда управлял лебедкой из промежуточного тамбура и был готов в любую секунду прийти на помощь Тилю. Албакай вел капсулу на дистанционном управлении — из инженерного отсека.

Через несколько секунд после старта, когда чернотою был съеден веничек рыжего газа, торчащий из малого двигателя капсулы, послышались первые доклады. Юнссон: «Капсула идет ровно», затем Такэда: «Кабель на глаз отходит по радиусу», затем Албакая: «По приборам кабель прямой, потравлено десять метров, тяга пять тысяч граммов». Уйм спросил:

— Юнссон, сколько потравили?

Пауза. Юнссон кашлянул и бойко ответил:

— Боюсь, пропустил марку. Тринадцать или восемнадцать метров.

— Прошу быть внимательней, — сказал Уйм.

Шло медленное время. Его течение задавалось тросом — двойной оранжево-белой полоской, пересекающей по диагонали средний сектор траверсного экрана. Белая полоска — кабель, оранжевая — трос. Они монотонно раскачивались. Вдоль них ползли белые, менее яркие, чем кабель, перевязки. Каждые пятнадцать секунд перевязка выползала на экран слева и спустя три с половиной секунды исчезала справа, скрываясь в черноте. Лебедка разматывала трос со скоростью двадцать метров в минуту, перевязки были устроены каждые пять метров. Провожая глазами очередной узел, Хайдаров думал, что Уйм и Такэда подготовили все с немыслимой быстротой — состыковали куски кабеля, навязали сто сорок перевязок — для этого, наверно, и приглашали Марту Стоник, — и намотали сложный линь на барабан лебедки… Постой, кабель-то еще надо было вывести на скользящий контакт, сообразил Хайдаров. Иначе бы он закручивался — ну и ловкачи, когда же они успели! Ловкачи, любая работа у них путем — если не считать Оккама…

Так прошло полчаса. Диагональная полоса на левом траверсе стала привычной, и теперь все в рубке смотрели на овальный экран Оккама, к которому были подключены объективы капсулы. От непрерывного, безнадежного наблюдения за чернотою, за ничем глаза Хайдарова заслезились. Он словно бы захотел спать. На экране не было ничего. Даже помех. Черным-черно, словно Николай ослеп и давно живет в темноте и привык к ней.

…Он вздрогнул. Албакай доложил: «Кабель весь». Это было сказано тревожно, не так, как инженер докладывал предыдущие тридцать пять минут. Стоник возразила Албакаю:

— Осталось две перевязи, десять метров.

— Юнссон, сколько на барабане? — спросил Уйм.

Пауза, и сейчас же несколько голосов. Албакай: «Двигатели переложены на тормоз!», Такэда: «Тиль, отвечай!», и спокойно-насмешливый тенор Юнссона:

— Отставить… Я в капсуле. Взял управление на себя.

Затем Такэда:

— Юнссона в шлюзовой нет!

Хайдаров обмер. О это тягостное ощущение непоправимой ошибки! Время, которого не вернешь, движение, которого теперь не сделаешь! Двинуть бы тебя по башке, по дурацкой башке, которой ты имеешь наглость гордиться! Но Уйм спокойно повернул голову — взглянул на Хайдарова. Николай машинально подставил ухо. «Оккам?» — шепнул командир. Хайдаров кивнул. «Отключим его?» — «Не надо. Я проверял, — шепнул Хайдаров. — Сейчас проверю Тиля».

Из рубки поспешно выбирались люди. Воистину, это было чрезвычайное происшествие! Тильберт Юнссон не мог попасть в капсулу. Во-первых, ее люк был законтрен «траверсой безопасности», снять которую мог только Оккам — по приказу командира. Во-вторых, расконтренный люк тоже нельзя было открыть, потому что в шлюзовой камере был вакуум, а в капсуле — полное давление, и крышку люка вмяло в горловину этим давлением с силой в полторы тонны. Чтобы все-таки открыть крышку, надо было сравнять давление. То есть удалить воздух из капсулы, а сделать это мог только Оккам. Тот же Оккам. И сделать в единственный момент — при откачке шлюзовой. В другое время был бы слышен свист воздуха.

240