— Так, так… Не было следов? Так, так… Подожди, Алеша. — Он повернулся к Степке: — Ты, хлопчик, до самого города проехал в такси?
Степка сказал:
— До места доехал.
— Куда же?
— Въехал в ваш двор, со стороны улицы Ленина. Через арку.
— Они тебя обнаружили?
— Я спрыгнул под аркой. Не обнаружили.
— Молодец! — горячо сказал Рубченко. — Ловко! Проследил, что они делали впоследствии?
В эту секунду Сурен Давидович щелкнул затвором и пробурчал:
— Каковы мерзавцы! Патрон забыли в стволе…
Капитан повернулся к нему:
— Прошу не мешать! Речь здесь идет о государственном преступлении!
Во! Я чуть не лопнул от гордости. Говорил я им, говорил — шпионаж! Я страшно удивился, почему Степка не обрадовался. Он швырнул свою винтовку на кровать и сказал тихим, отчаянным голосом:
— Сурен Давидович… Вон он, — Степка ткнул пальцем прямо в Рубченко, — он тоже хватался за сердце перед пеньком. Он — «Пятиугольник двести». Я видел.
Мы замерли. Мы просто остолбенели. Представляете? И капитан сидел неподвижно, глядя на Степку. Сурен Давидович прохрипел:
— Остапович, как это может быть?
Но капитан молчал. А Степка вдруг прикрыл глаза и откинулся к стене. Тогда Рубченко выставил подбородок и ответил:
— Объясню без свидетелей. Государственная тайна! — и опять уставился на Степана.
Он смотрел сурово, словно ожидая, что Степка должен отречься от своих слов. Но где там! Степка вскочил и выкрикнул:
— Объясняйте при нас!
Сур прохрипел снова:
— Остапович, как это может быть?
— Пустяки, пустяки, — ответил Рубченко и живо завозился руками у себя на груди. — Ничего не может быть…
Поперек комнаты ширкнуло прозрачное пламя, щелкнула винтовка. Я ничего не понял еще, а капитан Рубченко уже падал со стула. Сурен Давидович смотрел на него, сжимая винтовку, и из стены, из громадной черной дыры сыпался шлак. Дыра была рядом с головой Сура.
Говорю вам, мы ничего не поняли. Мы будто остолбенели. В косом столбе солнечного света блеснул седой ежик на голове Павла Остаповича — капитан падал головой вперед, медленно-медленно, в полной тишине. Только шуршал черный шлак, осыпая белую клеенку на тумбочке. Степка еще стоял с поднятой рукой — так быстро все произошло. Я еще без страха, будто во сне, смотрел, как капитан грудью и лицом опустился на половицы, как из-под его груди снова ширкнуло пламя, ударило под кровать, и оттуда сразу повалил дым. Потом Сур вскрикнул: «Остапович!» — и попытался поднять капитана, а Степка неуверенно взял графин и стал плескать под койку, откуда шел дым. Я очнулся, когда Верка закричал и закатил глаза.
Мне пришлось вытащить его в коридор. Он перестал кричать и вцепился в меня. У меня до сих пор синяки — так он крепко ухватился за мои руки. Я сказал Верке:
— Сейчас же прекрати истерику! Надо помогать Сурену Давидовичу. А еще гвардеец…
Он немного ослабил руки. Кивнул.
— Ты, может, домой побежишь? — спросил я.
— Я буду помогать.
— Нет, уходи домой, — сказал я, но это были пустые слова.
Верка по-детски, прерывисто, вздохнул и пошел за мной. В кладовой остро пахло дымом. Павел Остапович лежал на кровати. Сур стоял над ним и жалобно говорил по-армянски, ударяя себя по лбу кулаками. Он совсем задыхался. Мрачный, но нисколько не испуганный Степка стоял набычившись и не смотрел в ту сторону.
Я прошептал:
— Степ, как это получилось? Он умер?
Степка дернул плечом. Я понял: умер. Но я все еще думал о случайном выстреле. Как же Сур, такой опытный стрелок, мог случайно выстрелить, доставая патрон из ствола?
Тогда Степка сказал:
— Смотри, — и показал куда-то вбок.
Я не мог отвести глаз от Сура и не понимал, куда Степка показывает. Он за плечи повернул меня к столу. Там лежал поразительный предмет. Он был ни на что не похож. С первого взгляда он смахивал на стальную палку, но стоило секунду приглядеться, чтобы понять — эта штука не стальная, и даже не металлическая, и не палка уж наверняка. Даже не круглая. Овальная? Нет, бугристая, будто ее мяли пальцами. Зеленовато-блестящая. На одном конце был черный, очень блестящий кристалл, а у другого конца выступали две пластинки вроде двух плавников. Несколько секунд я думал, что это сушеный кальмар — пластинки были похожи на хвост кальмара. В длину штука имела сантиметров тридцать.
— Видел? Это бластер, — прошептал Степка.
У меня совсем ослабели ноги. Бластер! В некоторых фантастических рассказах так называются ружья, стреляющие антиматерией, или лучевые. В рассказах, понимаете? Но мы-то были не в рассказе, а в доме три по улице Героев Революции, в подвальном этаже, переделанном под тир. И здесь, на столе оружейной кладовой, вдруг оказался бластер, который принес под пиджаком капитан Рубченко.
Я поверил сразу — бластер настоящий. Степка прав. В косом свете бластер отливал то зеленым, то серым, волчьим цветом. Не был он похож ни на палку, ни на кальмара; он был абсолютно ни на что не похож. Теперь я понял, что за пламя ширкало, почему в бетонной стене выжжено углубление размером с голову и, главное, почему выстрелил Сурен Давидович.
Я держался за край стола. Ох, слишком многое случилось за одно утро, и конца событий не было видно!