Обсидиановый нож - Страница 216

216

Умчался к гонии. Черное пятно на гулкой дороге.

Колька встал. «О Ахука, Ахука!» — повторяла Мин детским голосом.

Он подпоясался. Надел нагрудник, сапожки, подхватил лук. Набил колчан стрелами, тупые выбросил. Нетерпеливо притопывая, ждал Лахи и остальных мужчин. «Я скоро вернусь, маленькая, спокойной полуночи». Она кивнула — глаза вполовину лица, совсем черные в лунном свете. Вот и Лахи — пристегивает колчан на ходу… И вместе с другими, по прогретой за день земле, крепко ударяя пятками в пружинистую землю и придерживая лук, Колька побежал под светлую, кровянистую полосу заката и скрылся за поворотом.

Эпилог

Баросфера была обжита, как старый дом. Потрескалась и пошла складками обивка кресел, на кожухе «Криолятора» проступили рисунчатые разводы, а внешняя поверхность гондолы сплошь покрылась царапинами, штрихами, вмятинами — Совмещенные Пространства оставили на ней свои странные автографы. Уже три раза инспектор котлонадзора, крутя головой, расчищал на изодранной нержавеющей стали лыски для клейм — прошло три года, три «контрольные проверки на прочность и плотность». Сталь работала честно. Сменялись плексовые конуса иллюминаторов, датчики, приборы, сам Генератор был новый, но уралмашевская сфера вынесла триста перемещений, и Рафаил с Володей гордились ею и исподтишка, с нежностью проводили рукой по ее боку. Шершава и непреклонна, как носорог. Вся жизнь сосредоточилась для них в баросфере, это получилось само собой, так же естественно, как вода течет по склону вниз, а не вверх. Они уже привыкли к почтительным, чуть приниженным взглядам окружающих, к белым комнаткам профилактория, к холодному прикосновению стетоскопов. Где-то вовне протекала жизнь планеты. Люди просыпались по утрам в своих квартирах, спешили на работу. Вечерами освещались подъезды театров, бледный красавец — великий пианист — проходил по улицам мимо афиш со своим портретом, кто-то готовился к байдарочному походу, а кто-то въезжал в ворота санатория, нетерпеливо оглядываясь на кобальтовую стену Черного моря…

Они жили на территории Института, в домике профилактория, все три года. За это время они сделали триста выходов в СП: выход, возвращение, доктор Левин неподвижно стоит за белой чертой, кабинка институтского «рено», тополевая аллея профилактория, осмотр, сон. Потом два дня тренировок — гимнастика, штанга, турпоходы. Сон перед выходом, кабинка «рено», выход…

Первый год их провожал и встречал шеф, потом перестал, и только добывал правдами и неправдами лимиты на чудовищное количество электроэнергии для Генератора Совмещенных Пространств. Год их приглашали на семинары по теории СП, но прекратилось и это. Наука безжалостна. В мозгу ученого едва хватает места для единственной страсти, а они теперь делали науку попутно. Самопишущие приборы, посылаемые без людей, доставляли бы не меньшее количество наблюдений — того, что называется экспериментальными фактами. Для них это было безразлично, и становилось все более безразличным. И то, что теория Совмещенных Пространств приобрела принципиально иную форму; и доказанная математически однозначность перемещения в СП и во времени; и круглосуточная, в четыре смены суета вокруг гигантской счетной машины, на которой обрабатывали доставленный баросферой материал; и почтительные визитеры: геологи, геоморфологи, магнитологи, палеоботаники, палеомагнитологи, палеонтологи, антропологи и журналисты. Через два дня на третий баросфера уходила в СП, только это имело значение — найти Кольку. Двухнедельные перерывы — на ремонт баросферы — они использовали для тренировочных походов и проверки тропического снаряжения.

Через год начались просьбы — взять кого-нибудь третьим — осторожные намеки на бессмысленность их надежды. «Гипотеза Новика — Бурмистрова, — мямлил очередной визитер-физик, — э-э, коэффициент соответствия порядка шестидесяти, пустующее, э-э, место…» Коэффициент соответствия! Физик упирал на их собственную гипотезу, которую они обосновали очень изящно за первый месяц после возвращения, пока Рафаил лежал в клинике. Обосновали… «Пусть простят мне назойливость, но математические экзерсизы могут привести, э-э, к любым желаемым результатам… Факты, факты не оставляют надежды… Простите?» Доктор Левин подхватил визитера под руку и увел. С тех пор им не осмеливались напоминать о фактах. О том, что каждый раз они проводили в СП в шестьдесят раз больше времени, чем протекало на Земле… за это время. Именно так. Они пробыли в Равновесии примерно семьдесят пять часов — по тамошнему времени — а часы лаборатории отбили от старта до возвращения баросферы час пятнадцать минут. За следующие триста выходов они пробыли в СП примерно триста часов, и теперь уже специальное устройство автоматически, до микросекунд точно фиксировало земное время. Один к шестидесяти: вместо трехсот с минутами — пять часов с секундами… Гипотеза Бурмистрова — Новика и объясняла этот феномен, и получалось, что за месяц, пока Рафаил подлечивался, Колька прожил в Равновесии пять лет, а за первый год бесплодных его поисков — шестьдесят лет. И на это ссылались визитеры, и об этом думали уже через год все кругом: по вашей же теории ему сейчас девяносто лет, бросьте, перестаньте, перестаньте, хоть возьмите с собой Иващенко или Мондруса, Даню — для кого вы держите пустое место?!

Они молчали, и через двое суток на третьи закрывали за собой люк баросферы. Старт, старт! Старт!!! Когда ВАК присудил им докторские за гипотезу, был день рождения Кольки — двадцать восемь лет. Там ему исполнилось сто тридцать… Старт!!! Еще через месяц (пять лет) была обоснована последняя теория Совмещенных Пространств. Ее вывела группа теоретиков из наблюдений Бурмистрова и Новика за последний год (шестьдесят лет).

216